Стабильно раз в неделю заглядываю, собираюсь что-то нацарапать, начинаю вспоминать, что хотела написать, оно всё наваливается громадным комом, я вздыхаю и закрываю вкладку.
Хотела написать про то, как мы подсели на настолки и даже купили под это дело два стеллажа. Свободными остались только две полки. Хотела написать, как мы купили чилийскую белку, а она через полторы недели сгенерировала ещё чилийских белок. И вроде это то, чего я всегда хотела — большая семья, которая однако не ебет тебе мозг — но скрипучее беличье колесо начинает бесить. Хотя с другой стороны это немного помогает просыпаться. Места в нашей достаточно крупной съемной квартире становится всё меньше — возможно, это даже ощущает кошка, которая последнюю неделю всё пытается выбежать в подъезд.
Хотела написать про Геймана, как он жутко прекрасен, как эта жуть пробирается в самое сердце, замораживая некоторые его части, как в ощущениях героев слышишь свое невысказанное, и сразу хочется реветь, и рвать бумагу, и чувствовать боль. Или успокаиваешься и погружаешься в эту такую свою жуть отрешенно, прямо чувствуешь, как стекленеет всё и нарастает восторг. Дрожащий, звенящий, ликующий восторг от того, что кто-то может облечь в слова то, что ранее облекалось только в боль и немую тоску.
Хотела написать, как меня всё задолбало. Как то, чему я так радовалась два года назад, всё-таки стало обычным и нерадостным. Как я думала, что уж здесь-то я на своем месте, а теперь не хочу вставать утром. Не хочу в этом участвовать. Не хочу никого видеть.
Я начинаю потихоньку поднимать жопу и пытаться выбраться из этого угнетающего беличьего колеса, но мое нетерпение нагоняет тлен, который мешает действовать.
Начала плавать. Обнаружила, что дыхалка работает хуже чем раньше раза в 3-4. За два месяца немножко разогнала. Я сейчас безобразно жирная, как ни разу не была. От этого ещё более мерзко от самой себя.
Собиралась даже посвятить целый пост матери, с которой мы поссорились в начале января. Она, оказывается, считает себя идеальной матерью. Обиделась, что я её мнение не разделяю. Что смею считать тех, кто бьет детей, ненормальными. Понеслась вот эта вот вся фигня «Зачем ты тогда приезжаешь, даришь подарки, если так меня ненавидишь?» и прочее. Я сделала то, что ни разу не могла позволить себе с ней — развернулась и ушла. Почувствовала удовлетворение. Хотелось сказать, что «Потому что простила тебя» — но по ходу мне только казалось, что простила. А на самом деле я всё тот же обиженный ребенок.
И меня бесят все эти отговорки на тему «ну ты же не знаешь, каким ты была ребенком», «родишь — поймешь», «я хотела, чтобы ты выросла конкурентноспособной».. Знаю, не пойму, не выросла.
Я знаю, что я была адекватным ребенком, а вот мать истеричкой. Я не собираюсь рожать детей, если не буду уверена, что смогу держать себя в руках. Почему я такая вся конкурентноспособная поступила в Спб и зацепилась в большом городе? Да чтобы с тобой не жить. И всё. Как только я поступила в универ, я обнаружила, что мне не нужен красный диплом или общественная универская деятельность. Что я иногда хочу просто побездельничать.
Знаешь, я до сих пор обожаю выходные, когда можно просто весь день лежать в кроватке. Раньше мне казалось нормальным, что нельзя просто сидеть и ничего не делать, что если кто-то заходит в комнату, надо срочно придумать, чем я занята.
Я всерьез думаю, что ты рожала детей, чтобы не прибираться. И я вот сейчас беру и не прибираюсь. Я понимаю, что мне не нужно рожать детей, чтобы заставлять их драить квартиру каждую неделю, и наказывать их за плохо вымытый пол. Я понимаю, что никогда не выставлю свою дочь за дверь, если она плохо помоет посуду. Я понимаю, что тройка — это нормальная оценка, которая не стоит синяков на жопе. И пылесосить можно как угодно, а не от двери к окну. И можно не кушать суп, если не голодна, без угрозы вымывать потом этот суп из волос. И читать можно всё что хочется, а не только «правильные» книги. И ребенок — это первым делом человек, а не твой раб.
Знаешь, своей уверенностью в своей правоте ты всколыхнула во мне все сдерживаемое два десятилетия раздражение тобой. Я понимала, что ты тоже человек и можешь ошибаться, но не подозревала, что ты считаешь меня обязанной тебе за эти порки и психологическое насилие. Я тебя почти ненавижу за это. Я берегла тебя сколько могла, я не рассказывала про свои проблемы, в которых я всё чаще хочу обвинить тебя. Все эти приступы пустоты, которые проследовали со мной с самого детства, которые пронизаны беспомощностью и безграничным бессилием, ведь есть мать, которая закон. Вся эта ненависть к себе, потому что есть мать, которая считает меня ничтожеством. Вся эта оглядка, ведь не бывает всё хорошо, ведь как только ты достигнешь внутреннего дзена, мать всё разрушит.
Да, я знаю, что все эти мысли вредят только мне. Я знаю, что пока я держу обиду, оно всё продолжится — и приступы пустоты, и страха, и беспричинные слезы. Но знаешь — я не хочу больше к тебе приезжать. Никогда.
Хотела написать про то, как мы подсели на настолки и даже купили под это дело два стеллажа. Свободными остались только две полки. Хотела написать, как мы купили чилийскую белку, а она через полторы недели сгенерировала ещё чилийских белок. И вроде это то, чего я всегда хотела — большая семья, которая однако не ебет тебе мозг — но скрипучее беличье колесо начинает бесить. Хотя с другой стороны это немного помогает просыпаться. Места в нашей достаточно крупной съемной квартире становится всё меньше — возможно, это даже ощущает кошка, которая последнюю неделю всё пытается выбежать в подъезд.
Хотела написать про Геймана, как он жутко прекрасен, как эта жуть пробирается в самое сердце, замораживая некоторые его части, как в ощущениях героев слышишь свое невысказанное, и сразу хочется реветь, и рвать бумагу, и чувствовать боль. Или успокаиваешься и погружаешься в эту такую свою жуть отрешенно, прямо чувствуешь, как стекленеет всё и нарастает восторг. Дрожащий, звенящий, ликующий восторг от того, что кто-то может облечь в слова то, что ранее облекалось только в боль и немую тоску.
Хотела написать, как меня всё задолбало. Как то, чему я так радовалась два года назад, всё-таки стало обычным и нерадостным. Как я думала, что уж здесь-то я на своем месте, а теперь не хочу вставать утром. Не хочу в этом участвовать. Не хочу никого видеть.
Я начинаю потихоньку поднимать жопу и пытаться выбраться из этого угнетающего беличьего колеса, но мое нетерпение нагоняет тлен, который мешает действовать.
Начала плавать. Обнаружила, что дыхалка работает хуже чем раньше раза в 3-4. За два месяца немножко разогнала. Я сейчас безобразно жирная, как ни разу не была. От этого ещё более мерзко от самой себя.
Собиралась даже посвятить целый пост матери, с которой мы поссорились в начале января. Она, оказывается, считает себя идеальной матерью. Обиделась, что я её мнение не разделяю. Что смею считать тех, кто бьет детей, ненормальными. Понеслась вот эта вот вся фигня «Зачем ты тогда приезжаешь, даришь подарки, если так меня ненавидишь?» и прочее. Я сделала то, что ни разу не могла позволить себе с ней — развернулась и ушла. Почувствовала удовлетворение. Хотелось сказать, что «Потому что простила тебя» — но по ходу мне только казалось, что простила. А на самом деле я всё тот же обиженный ребенок.
И меня бесят все эти отговорки на тему «ну ты же не знаешь, каким ты была ребенком», «родишь — поймешь», «я хотела, чтобы ты выросла конкурентноспособной».. Знаю, не пойму, не выросла.
Я знаю, что я была адекватным ребенком, а вот мать истеричкой. Я не собираюсь рожать детей, если не буду уверена, что смогу держать себя в руках. Почему я такая вся конкурентноспособная поступила в Спб и зацепилась в большом городе? Да чтобы с тобой не жить. И всё. Как только я поступила в универ, я обнаружила, что мне не нужен красный диплом или общественная универская деятельность. Что я иногда хочу просто побездельничать.
Знаешь, я до сих пор обожаю выходные, когда можно просто весь день лежать в кроватке. Раньше мне казалось нормальным, что нельзя просто сидеть и ничего не делать, что если кто-то заходит в комнату, надо срочно придумать, чем я занята.
Я всерьез думаю, что ты рожала детей, чтобы не прибираться. И я вот сейчас беру и не прибираюсь. Я понимаю, что мне не нужно рожать детей, чтобы заставлять их драить квартиру каждую неделю, и наказывать их за плохо вымытый пол. Я понимаю, что никогда не выставлю свою дочь за дверь, если она плохо помоет посуду. Я понимаю, что тройка — это нормальная оценка, которая не стоит синяков на жопе. И пылесосить можно как угодно, а не от двери к окну. И можно не кушать суп, если не голодна, без угрозы вымывать потом этот суп из волос. И читать можно всё что хочется, а не только «правильные» книги. И ребенок — это первым делом человек, а не твой раб.
Знаешь, своей уверенностью в своей правоте ты всколыхнула во мне все сдерживаемое два десятилетия раздражение тобой. Я понимала, что ты тоже человек и можешь ошибаться, но не подозревала, что ты считаешь меня обязанной тебе за эти порки и психологическое насилие. Я тебя почти ненавижу за это. Я берегла тебя сколько могла, я не рассказывала про свои проблемы, в которых я всё чаще хочу обвинить тебя. Все эти приступы пустоты, которые проследовали со мной с самого детства, которые пронизаны беспомощностью и безграничным бессилием, ведь есть мать, которая закон. Вся эта ненависть к себе, потому что есть мать, которая считает меня ничтожеством. Вся эта оглядка, ведь не бывает всё хорошо, ведь как только ты достигнешь внутреннего дзена, мать всё разрушит.
Да, я знаю, что все эти мысли вредят только мне. Я знаю, что пока я держу обиду, оно всё продолжится — и приступы пустоты, и страха, и беспричинные слезы. Но знаешь — я не хочу больше к тебе приезжать. Никогда.